Елена Матусевич. С Новым годом! Невыдуманная история

Нам его подарили. Не нам даже, ребенку. К нему прилагался сосуд и коробочка с кормом. Кот нового жильца проигнорировал, а малыш назвал его Тетти, никто не знает почему. На сосуде была инструкция по употреблению. По уверениям дарителя, ухода подарок почти не требовал, и мы беззаботно зажили впятером. Когда Тетти, красочный самец рыбки Бета, чуть не умер после того как подаривший его приятель хлопнул его прямо в воду из-под крана, мы были только слегка расстроены и собрались даже спустить казавшуюся мертвой рыбку в унитаз. Серо-красный красавец с черными перышками плавников, Тетти резко побелел, выцвел и перестал плавать. Но в момент слива он жалко задергался, запрыгал и тем заявил, что хочет попробовать жить еще раз. Приятель – естественник и сын естественника, отнесся к несчастному случаю небрежно, заявив, что без проблем заменит нашу дешевую рыбку на точно такую же. Но в нас, людях ненужных, реликтовых профессий, отчаянная зависимость Тетти от нас затронула лучшие струны. Мы, всесильные боги его крошечного мира, имели над ним безграничную власть и могли окачивать его холодной водой, гонять поварешкой, забывать кормить, оставлять в грязной взвеси, держать в одиночном заключении, выплескивать в кастрюлю и спустить в унитаз. 

После нескольких недель Тетти отошел, снова обрел веселую окраску, и жизнь впятером потекла дальше. Тетти научился отличать наши голоса от других шумов и всплывал на поверхность при нашем приближении. У нас появились новые заботы: утром посмотреть, как там Тетти, постучать пальцем по его банке, покормить, вспомнить, когда меняли воду. Тетти мог чувствовать, бояться, радоваться, узнавать и впадать в панику или депрессию. Так, он панически боялся поварешки, которой я вычерпывала его при смене воды, и при виде ее сразу прятался в каменный «домик», построенный для него мужем. 

Так прошло несколько месяцев, пока не выяснилось, что выжить долго у таких варваров, как мы, у Тетти не хватило здоровья. Наша ошибка заключалась в том, что мы поверили лживой инструкции на его банке и заверениям приятеля-естественника. Тетти стал чахнуть, опух, его перекосило, а один глаз чудовищно увеличился почти в четыре раза. Ажурный красавец превратился в Квазимодо, и на него страшно стало смотреть. Он явно и тяжело страдал. Из Интернета мы узнали, что он тропическая, тепловодная рыбка и что, скорее всего, у него пневмония, вызванная плохим уходом и низкими температурами. Скоро Тетти перестал есть, лег на дно и сам стал заплывать в ненавистную поварешку. Ветеринар, у которого хватило терпения выслушать нас по телефону, обругал коммерческие зоомагазины за жадность и бессердечие к животным, но надежд не оставил. Чтобы что-то сказать, посоветовал все же капать в Теттину банку раствор антибиотика и часто менять заранее подогретую воду. Это помогло. Опухоль спала, и глаз вернулся в исходное положение сбоку, но, судя по движениям, Тетти перестал им видеть. Он не ел уже месяц и, главное, не делал, как говорил наш малыш, 'ка-ка', что, по уверениям ветеринара, было самым безнадежным признаком конца. Так продолжалось больше месяца. Мы стали обсуждать самый гуманный способ положить конец Теттиным мучениям, но во всяком новом варианте открывались ужасные подробности. Выяснилось, что тот факт, что Тетти был маленький, жил в банке, был нем и ничего не осознавал, никак не влиял на факт его страдания. Его бытие было равно всякому другому бытию. Он знал, что ему плохо. Знал не так, как знаем мы, но тем не менее знал и выражал свою рыбешкину муку всем своим существом так очевидно, что, казалось, он криком кричит из своей ужасной пластмассовой банки, где ему так страшно, больно и безнадежно по нашей вине. 

Мы стали бояться заглядывать в банку, каждый день ожидая белесого перевернутого тельца. В доме был больной, и доводы, что «это просто рыбка», не помогали. Я махнула рукой, но муж, вопреки собственным словам и убеждениям, продолжал упорно менять и греть рыбкину воду, мелко крошить больному и так мелкий корм, а также уговаривать того выздороветь. В случае чуда мы пообещали избавить Тетти от банки и купить ему настоящий аквариум. Я была в отъезде, когда, в ночь на Новый год, пришло сообщение от мужа: «Тетти поел и наоборот. Готовь аквариум. С Новым годом!» Вот оно, веселое новогоднее чудо, живое и настоящее. В этом мире ненужных страданий одним страданием стало меньше, и нет радости светлей. Милуйте, господа. Милуйте больших и маленьких, немых и крикливых, плавающих, ползущих и летающих. Милуйте, если можете, это очень приятно.

Об авторе: Елена Матусевич – доктор филологических и исторических наук, профессор французского языка и истории в университете штата Аляска. Автор научных книг и статей. Книга рассказов, оформленная автором, «Я не умею убирать», вышла на русском в 2020 году в издательстве «Семь искусств», в Ганновере, Германия. Переиздана в России в издательстве «Стеклограф» в 2024 году.

Инна Домрачева. Из книги "На котмодроме Байкомур". Стихи для детей

ОСТОРОЖНО, ДОБРАЯ СОБАКА

«Осторожно, злая, покусает!»

Пишут на заборе про собак,

Чтобы кто им косточки бросает,

Сразу знал, что делает не так.

Может быть, и правильно, однако

Я кругом писала бы свое:

«Осторожно, добрая собака!

Не обидь нечаянно ее».

ХОМЯК

Отчего у хомяка

Набок падает щека?

За щекой лежит конфета,

Не растаяла пока.

Хочешь семечек, халвы?

Он и рад бы, но увы,

Потому что карамелька

С пол-хомячьей головы.

Уморился и обмяк.

Отдохни, дружок, приляг...

Дать ему еще конфету,

Или слипнется хомяк?

ПОЗДРАВЛЕНИЕ

Я все терпел, хотя дружить с тобой —

Как падать с карусели в луна-парке.

Наташа, нужно как-то головой

Своим друзьям придумывать подарки!

Кто мне на 23-е подарил

Набор пижам и тапочек для кукол?

Я даже, помнишь, поблагодарил,

Не дергал за косу, по лбу не стукал.

В душе негодование тая,

Мне две недели подождать не жалко...

Ну что, Наташа, с праздником тебя!

Держи ружье и комиксы про Халка.

Об авторе: Инна Домрачева – поэт. Родилась 24.12.1977 в Свердловске. Выпускник факультета журналистики УрГУ (ныне – УрФУ). Состоит в Союзе российских писателей. Публиковалась в региональных альманахах, в журналах «Знамя», «Урал», «Волга», «Сибирские огни», «Плавучий мост», «День и ночь», «Новая реальность», «Белый ворон», в изданиях «Лучшие стихи 2011 года. Антология», «Антология современной уральской поэзии», «Поэтический атлас России», альманах «Паровозъ». Автор книг «Обечайка» (2016) и «Легкие» (2016). Победитель Международного поэтического конкурса «Эмигрантская лира – 2016/2017», лауреат Международного поэтического конкурса «Заблудившийся трамвай» – 2018. В качестве автора детских стихов публиковалась в журнале «Урал», альманахе «Детская» (г. Екатеринбург), литературном детском журнале «Солнышко» (КБР, г. Нальчик), книга детских стихов «На котмодроме Байкомур» (2020).

Дмитрий Аникин. Сказка в стихах

 I. Дорога

Я куда-то зашел, куда не надо,

как-то стежки-дорожки сговорились: 

мы его в эту чащу, где деревья

красоты несказанной – инда страшно,

мы его в топь болот, где не утонет, – 

сапоги промокнут, да, и весь сопреет, – 

но грязн вылезет, сплюнет, чист утрется.

Мы его к потайным приучим лазам,

между сросшихся чащ пусть обдирает

по бокам кожу, лишнюю одежу – 

выйдет бос, выйдет наг, устал, полумертв.

Я не худший ходок по этим дебрям,

но дыханье сбивается. Казалось б,

этой прорвой лесного кислорода

только легкие тешить, врачевать их

после воздуха-яда городского,

а того и гляди удушьем хватким

подавлюсь, посинеть в корнях устроюсь

того дуба, что в здешнем лесе держит

небеса – невеликая работа,

ибо небо тут низко, серовато,

будто даже не небо, потолок, высь,

а изнанка моста, навеса – ходят

сверху ангелы, гнутся половицы.

2

Дороги-то наши не коротки, не длинны,

дороги-то наши не извилисты, не прямы.

Вон:

пустошь совиная – ух да ух,

соснами, осинами – рух да рух – 

к ней идти трясинами – мух-то, мух! – 

тропами лосиными – плюх да плюх.

Дороги-то наши не коротки, не длинны,

дороги-то наши не извилисты, не прямы.

Семь верст – топ-топ правая нога,

семь верст – топ-топ левая нога, 

до заячьей расщелины,

до кроличьей развилины,

до русаковой загогулины,

до беляковой провалины.

Дороги-то наши не коротки, не длинны,

дороги-то наши не извилисты, не прямы.

А как мозоли намнешь, так повороти нос

туда, где дуб шумит стоерос,

где под ним цвет кишмя медонос.

У дуба камень стоит, как поставил его камнетес,

а на камень кто-то знающий надпись таку нанес:

"Направо пойдешь – комонь сгинет,

налево пойдешь – ворон кости твои раскинет,

а прямо идти – так камень, и нет сквозь него пути,

а назад оглянись, где шел, – сюда не пройти ни в жизнь,

пролегла там теперь бездна вниз".

А ты – ни взад ни вперед,

ни сразу, ни в свой черед,

ни влевь, ни вправь,

ни жив, ни навь,

ни на запад какой, восток,

ни в какой промеж них искосок;

а иди куда хошь,

а как дойдешь,

так сразу поймешь,

что об этих путях-дорогах никак не соврешь.

А дороги-то ваши по расстояниям как понимать?

Если ползти ползком – так день с часком,

если идти пешком – то два с шажком,

если бежать бегом – все три с прыжком,

если на коне скоком – я и не знаю сколько, 

а если сиднем засесть – так тут все и есть.

3

Лес, средняя полоса,

не случаются чудеса,

исхожена грибниками

каждая пядь, слышится

лай собачий,

отовсюду запах жилья,

не заблудиться, – так что ж я

так заплутал,

хоть садись вой, плачь тут?

Спотыкаясь шел, 

головой тяжел,

надышался чем

в этой гуще, мгле –

мысли спутаны,

тропы – тут они,

тошно, сердце вон

с горла просится,

комарье гудит,

рядом носится.

Вышел, места знакомые,

я здесь бывал когда-то.

Кто здесь? –

В деревьях шорох,

ветром ветвей ответствуют.

Кто здесь? – 

"Какая те разница? – 

слышится в ихнем шепоте. – 

Зашедшему сюда все едино:

лес, пестрота деревьев, топь.

Думаешь, Подмосковье все?"

Вижу – изба, я к ней давай,

в двери ломлюсь – шатаются,

хлипкие. "Есть живой тут кто?" – 

в крик кричу. Слышу – шаркают

к двери, с замками возятся,

отворяют.

                 – Ты кто?

                                  – Иван-дурак.

– А я здесь давно хозяйкою.

Аль не признал, любимый мой?

– Ты?

           – А кому другому быть…

4

Здравствуй, Ваня, рада встрече,

сколь плутал твой путь далече!

Завела тебя сюда,

чай, удача, не беда.

А узнал, так не стесняйся,

разувайся, раздевайся.

Ну, обнимемся, мил друг,

я готова для услуг.

Расскажу, где меч булатный,

где в Россию путь обратный,

мертвых как расколдовать,

с волком бурым совладать. 

Как с Кощеем-братцем сладить,

как тоску-тугу спровадить,

девку как приворожить,

милолику погубить.

Научу, как обратиться

птицей-соколом, пуститься

летом, ветром над землей,

Ужом ползть как под травой.

Ешь, пей, мой ходок усталый!

Я с тобою стопкой малой

водочку за здравье пью – 

пей за красоту мою.

Ночка темная настала,

на двоих тоска напала – 

полюбиться бы часок,

пока темен, глух восток.

5

Он

Вот и я, кровь темна – жижа холодная,

будто не человек. Кто? Сам не знаю кто – 

тварь живая пока, принятый с почестью

всякою здешнею нечистью.

Она

Слова, клятвы твои скопом сбываются.

Помнишь, счастье свое чаял во мне найти?

Да и вечной любви не испугался ты.

Вот она – здесь, сейчас, со мной.

Он

Заклинаю тебя чувством оставшимся:

ворожить перестань – слишком сбываются

заклинанья твои, звезды, сведенные

с неба, слепят в упор меня.

Она

Я тебя, ты меня – что нам считаться-то,

темной, блудной чете, счастьем отмеченной?

Ты – мужчина мой, я – вот, твоя женщина. 

Ведь пришел ради этого.

Он

И на что я тебе? Сказочка: битого

на загривке везет бивший, калечивший.

Отпусти, нет с меня толку, любви к тебе,

бесталанный я, конченый.

Не восставить меня к жизни – на кладбище

отправляйся, с могил требуй покойников,

оживи, если есть к делу опасному

редкий дар и охота есть.

Она

Все мы полуживем. Ты, что ль, один такой,

кто на каждом шагу, хром, спотыкается?

Вот так и мы с тобой вместе повалимся,

чтоб тепло, чтоб уютно нам.

6

Так и зажили с тобой счастливо и на славу,

отгородились тыном и лесом по всей округе,

стали страхом чащобным – обходят нас, не по нраву

другим любым то, что мы шли-нашли друг в друге. 

Ты хоть ясно кто – но и я духом нерусским тут

весь насквозь пропах. – «Что, погубила молодца? –

смеется. – Ты что же, такой погубленный,

пьешь-ешь в три горла и всю ночь что со мною делаешь?»

Об авторе: Дмитрий Аникин – поэт. По образованию – математик. Предприниматель. Публикации в печатных изданиях на настоящий момент времени: цикл стихотворений (написанный в соавторстве с В. Романовым) в журнале Magazine  в 90-х годах. Циклы стихов в журналах и альманахах «Prosodia», «Нижний Новгород», «7 искусств», «Русский колокол», «Русский Альбион», «Современные записки», «Золотое Руно», «Новая Литература», «Зарубежные задворки», «Великороссъ», «Камертон», «Тропы», «Новый енисейский литератор», «Фантастическая среда», «Айсберги подсознания», «Русское вымя», «Фабрика Литературы», «Точка зрения», «9 муз», «Арина», «Littera-Online», «Поэтоград», «Вторник», PS. Автор книг «Повести в стихах» и «Сказки с другой стороны».

Ольга Самарина. Нервная поездка в Гранаду. Отрывок из романа-травелога

Летящую навстречу дорогу и окружающие холмы закатное солнце щедро поливало рыжим румянцем. То и дело я хваталась за фотоаппарат и снимала, снимала…  Из окна машины. Надежды на нормальный снимок не было по двум причинам: во-первых, на испанских трассах очень мало разрешенных площадок для остановки, а во-вторых –когда мы едем с моим мужем Севкой, речи о какой-либо остановке по пути просто и быть не может. Только если в туалет. И только если глаза уже на лбу. Сегодня на пути из Гранады домой лимит стоянок был явно исчерпан: великодушное согласие сфотографировать озеро, остановка для завтрака в придорожном кафе, героический крюк в пятнадцать километров (невероятная щедрость!) к национальному парку Кабо де Гата, где я, как ни старалась, не увидела обещанных путеводителем марсианских пейзажей. Севка досадовал и злорадствовал одновременно: «Вечно тебя тянет на приключения, я же говорил – надо прямиком домой ехать!»

И вот после всех этих милостей я вознамерилась получить еще одну остановку – объявила выход в туалет на бензозаправке. Бензозаправка оказалась реально вредоносной: чтобы на нее попасть, пришлось съехать с трассы в маленький городок. То ли от огорчения из-за прерванного пути к дому, то ли от раздражения на мой малообъемный мочевой пузырь, не знаю, но Севка запутался в разъездах и выкатил прямо на встречку. Этого он мне (!) простить никак не смог. В то время как его неторопливо объезжали спокойные испанские деревенские жители, муж сотрясал машину проклятьями. Когда же я еще и чаю захотела выпить, он назвал это самонадеянным нахальством, которое уже не вписывалось ни в какие рамки его представлений о приличиях. 

Пить чай муж не вышел. А зря – вид на море был чудесным, цветы вокруг столика благоухали, а в кафе был огромный старинный кассовый аппарат с красными крутящимися ручками и причудливыми кнопками, стоивший того, чтобы на него посмотрели. Вместо всей этой красоты Севка предпочел сидеть в машине и бросать на меня испепеляющие взгляды, призванные, видимо, склонить меня к поглощению чистого кипятка. Но я все-таки не йог, и поэтому решила дождаться, пока мой чай остынет. 

Истерзавший себя ожиданием супруг скрежетал зубами еще не менее получаса: «Ты специально села пить чай, чтобы меня позлить!» Ну что тут скажешь? В России в это время года (начало марта) я бы приуныла. Но в Испании за окнами машины безраздельно царило солнце, в глаза била морская синева, горные извивы манили, и этот всепобеждающий испанский позитив смел все невзгоды. Итак, я снимала и снимала пейзажи, что неслись нам навстречу. 

Удивительное дело: за каких-то пять часов мы впечатлились снежными вершинами Сьерра-Невады, андалусийскими кружевными плантациями цветущего миндаля, белыми россыпями прибрежных морских городков на фоне яркого синего моря и, наконец, безжизненными серыми волнистыми холмами в Альмерии. Как будто листаешь календарь с фотографиями времен года: от снега до пляжа. Да, пусть эта поездка и потрепала изрядно наши нервы, но побывать в Гранаде стоило.

Однако в город мы въезжали на пределе терпения. Севка почему-то решил, что тетенька из навигатора сыграла с нами бессовестную шутку: завезла бог знает куда и бросила. «Это точно никакая не Гранада!» – восклицал он в машине, остановившейся под успокоительную фразу: «Вы прибыли в точку назначения». Я пошла к автобусной остановке пытать сидящего там мужчину: сначала я потопала ногой по земле, потом бросила на бедного мужика вопросительно-испытующий взгляд, обвела рукой вокруг и спросила: «Эста Гранада?» Мужчина ошалело уставился на меня, но тут же расхохотался: «Си, си, сеньора, Гранада!»– «Донде эста плаза Нуэва?» – продолжала я вопрошать, имея в виду Новую площадь, которую мы задали в навигаторе. На остановке, на счастье, была карта. Выяснилось, что у навигационной тетеньки и правда фамилия была не иначе как Сусанина, потому что вместо Новой площади в центре она притащила нас к Новым воротам на самом краю города. Но в главном она не ошиблась: мы в Гранаде. Бутерброд, который я по этому счастливому поводу начала поедать, взбесил Севку – надо скорее добраться до места! 

Я всегда удивляюсь нашей разнице во взглядах на поездки. Для меня и фотосъемка в красивом месте, и беседа с мужиком на остановке, и бутерброд в машине (просто есть хочется!) – это все и есть путешествие! То есть сам процесс приносит мне удовольствие. А для него все эти остановки и заминки – мучительные помехи на пути к цели. Ибо для мужа смысл путешествия – это достижение цели, пункта назначения, то есть результат, а не процесс. Когда-то я написала об этом статью: о разнице восприятия жизни мужчинами и женщинами. Вопрос умения найти компромисс именно в ранжировании – что важнее в конкретный момент, процесс или результат – становится залогом счастливых либо несчастливых браков. Наше частое переругивание показывает, что компромиссу как-то все время удается от нас ускользать. 

Вот и теперь пятнадцать минут перебранки в машине закончились напряженным изваянием слева от меня, не реагирующим ни на какие стимулы, но издающим на протяжении пути восклицания, которыми, несомненно, заинтересовались бы психиатры: муж за рулем. Еще каких-нибудь двадцать минут дорожного ада, и мы уже выходим из подземной парковки возле гостиницы – успокоившиеся и готовые видеть город. 

Долгожданный город. Он встретил нас бульваром, непроглядным от цветущих вишневых деревьев. Бульвар розовых облаков! Сам город – очень испанский, отличающийся от туристических городов побережья. На побережье народ более расслабленный. Это сказывается и в одежде, которая по-пляжному незатейлива и откровенна, и даже в манере здороваться: люди там запросто говорят тебе: “Hola!” («Привет!»). Даже в таких официальных заведениях, как банки и аэропорты, начинают с “Hola!” и только потом уже добавляют вежливое “Buenosdias!” («Добрый день!»). В Гранаде же, если люди незнакомы, они здороваются церемонно, как полагается. 

Там еще можно увидеть одетых с иголочки степенных немолодых испанцев. Однажды идеальный пробор на горделивой седеющей голове важного господина настолько меня покорил, что мне тут же захотелось побежать в хороший магазин и наконец купить себе длинное вечернее платье, ибо, глядя на этого испанца в отглаженной тройке, начинаешь верить в реальность аристократической жизни. А некоторые пожилые испанки своим стилем мне напоминали первых леди на официальных приемах: классический сдержанный костюм, туфли на невысоком каблуке, подобающая сумка, примостившаяся на сгибе локтя. Шляпок я не заметила, но прически – волосок к волоску. Только излишек золотых украшений выдает в этих дамах уроженок юга Испании, где арабская и цыганская кровь без присмотра гуляют по жилам населения. 

В наши дни, когда одежда для детей, молодых и стариков шьется примерно в одном дизайне, когда стиль casualпроник в деловую сферу, а костюмы для отдыха, наоборот, подвергаются диктату соответствующего дресс-кода (то, что приемлемо для яхтинга, неприемлемо для гольфа, хотя речь идет о заурядных футболке, ветровке и кепке), мы совсем позабыли о стилевых особенностях в одежде для людей старшего поколения. Все хотят быть не просто молодыми – все хотят быть чертовски юными! Загорелыми, с белыми зубами и в истертых джинсах. 

Постарев, я повешу на стену фотографии одетых с безупречным лоском пожилых жителей Гранады и буду равняться на них.

Мне немного жаль, что Гранада слишком быстро промелькнула. Я так люблю быть неспешным праздным наблюдателем жизни незнакомого города, а не рысаком-экскурсантом. Но праздность – занятие явно не для Севки-живчика (мы помним, что он стремится считать результаты). Поэтому город врывался в меня не развернутыми сюжетами, а, скорее, стоп-кадрами: 

…прекрасные звуки какой-то восточной дудочки… 

…а вот и сам музыкант, сидящий по-турецки на мостовой, прислонившись к стене старинного дома. Мелодия имеет дивное начало, но потом почему-то не развивается во что-то более значительное. Гаснет, а через некоторое время опять нечто зачинается и вновь смолкает. Не хватает у музыканта энергии полететь к горним высям. Или просто лень. Или утро – это не его время… 

…изящная арабская кружевная вязь на балконах и эркерах величественных домов на одной из главных улиц – подражание стилю мудехар, восславленному мавританскими мастерами из Гранады…

…лавочка с CD- и DVD-дисками, в которой неожиданно натыкаешься на старые телефонные аппараты – в одну трубку говоришь, а другую возле уха держишь. Аппараты работают. И продаются…

Вообще, в этой поездке мне бросилась в глаза любовь испанцев к старым вещам: эти телефоны, кассовый аппарат в городишке у трассы, а еще древняя исполинская кофемашина в одном маленьком баре. Она чем-то напомнила мне страшный и безжалостный мусоровоз с надписью “MAX” из фильма «Однажды в Америке»: черный лакированный металл, какие-то красные рукоятки и рычаги, круглые циферблаты с мечущимися стрелками и главное – то несусветное количество пара, которое она извергает с безумными звуками! При этом ты получаешь обычную чашку кофе. Правда, очень хорошего кофе. Я восхитилась этой кофеваркой и попросила разрешения ее снять. Севка стал было пихать меня в бок и шипеть в ухо про мою беспардонность, но – надо было видеть ту гордость и то удовольствие на лице хозяина бара, дающего разрешение фотографировать свое сокровище. Жаль, что сам он сниматься рядом застеснялся. Но к нам тут же подскочила немолодая женщина со шваброй в руке и стала по-испански тараторить что-то про возраст этого бара и этой потрясающей кофемашины. Не иначе, они все – женщина, бар и кофеварка – были ровесники.

…вид Альгамбры с холма Сакромонте – это местный цыганский квартал – ночью, когда дворцы и башни подсвечены. Альгамбра величественна и недоступна. И от этого она кажется еще прекраснее…

Но главное, что я увожу с собой из Гранады, – это, конечно, фламенко! Нам удалось попасть на вечер фламенко в большом разрекламированном ресторане. Это место, безусловно, было туристическим конвейером: толпы туристов высыпали партиями из своих автобусов, ждали у дверей, пока помещение освободится от ранее запущенных посетителей, делились на тех, кто взял билеты с ужином, и тех, кто оплатил только напиток, и деловито размещались официантами по местам. Мы заказали ужин, который позволял нам не сидеть за общим столом, а занять выгодный столик на возвышении. Это должна была быть единственная наша нормальная еда за весь день (целый день мы ехали в Гранаду и просидели на бутербродах), поэтому я не могла сказать, чего ждала больше – ужина или фламенко. 

Вышли певцы и гитарист, и неторопливо повели, будто пьяными голосами, свою подвывающую песнь. Вот появилась первая танцовщица: в незатейливом платье, немолодая и отнюдь не красивая, с очевидным животом, с какой-то деревянной клюкой в руке. Неожиданное повелительное выстукивание клюкой по полу (а-ля кастаньеты) заставило меня с неохотой оторваться от салата. К стуку клюки прибавилась дробь каблуков: как в греческом сиртаки или в еврейской Хава нагиле, темп нарастал, но был рваным – танцовщица совершенно алогично, вдруг, могла выдать какой-то властный своевольный перекат под несусветный ор певца и снова войти в медитативную мелкую дробь. 

При этом руки плавали и летали, как бы повторяя изгибы женского тела, но лишь намекали на его секреты. И поди еще доберись до этих секретов, попробуй подкатиться к такой своенравной, такой далекой, такой неприступной красавице. Да, эта женщина уже была настоящей красавицей! Она смотрит поверх тебя, она в любой момент может расхохотаться над этим миром, пренебречь всеми его благами и сребрениками, и при этом ее жжет страсть, страсть внутри нее. Цена ее милости для того, кто доберется до нее, возрастает с каждой секундой, с каждой капелькой пота на ее груди, с каждой прядкой растрепавшихся волос, прилипших к лицу. Все другие танцовщицы на сцене впились в нее глазами (такое не сыграть!), они ладонями отбивают ритм, но их фигуры вытянулись к ней: она, как в омут, затягивает всех в свою душу, которая уже продана дьяволу. Или Богу, кто знает?

Немудрено, что инквизиция разбушевалась именно в Испании. Если фламенко был простым уличным танцем, то как же можно было сохранять свою набожность, кто мог устоять и не потерять голову, как иначе можно было назвать такую женщину, кто она, если не ведьма? Ведьма. Потому что она попрала мир обычных богобоязненных людей, которые вот тут сидят, пьют-едят, платят деньги… а она умирает перед ними с высоко-высоко поднятой головой. Уже давно я для себя охарактеризовала танец фламенко пословицей «на миру и смерть красна». Танцору нужен этот мир, нужен зритель, он выходит в одиночку перед всеми и как-то очень честно вынимает свое сердце и кладет его на сцену. В тысячный раз – и опять честно. Такой уж это танец – фламенко. Невозможно танцевать его вполсилы, как невозможно умереть наполовину.  

Да, мы были далеко не первой группой туристов за этот вечер, да, вот сейчас мы разойдемся, танцовщицы получат свои деньги и, болтая, повернут по домам и снова станут обыкновенными: немолодыми, не очень красивыми, весьма далекими от эталонов стройности женщинами. А я буду всю оставшуюся жизнь помнить их сердца, оставленные на сцене.

«А баранью-то котлетку съела!» – подсмеивался надо мной потом Севка. Да, съела. В перерыв. А до этого плакала, глядя на сцену. И чувствовала себя почему-то пигмеем. Потому, наверное, и котлетку баранью съела, что я и есть пигмей. Хотя, как знать – как ты поведешь себя, если окажешься «на миру»?  

Ну вот, солнце уже почти село, фотоаппарат отложен в сторону, за руль наконец села я. Нам предстоит заехать в магазин за продуктами, опять там поругаться, приготовить ужин, признаться друг другу, что отныне и навсегда мы будем вместе путешествовать только самолетами и такси, помириться, выпить вина и отправить эту поездку на какую-то специальную полочку в нашей памяти: у одного поближе, у другого подальше, но при этом мы оба будем знать, что это маленькое путешествие осталось жить где-то внутри нас.

Неделю спустя я стояла в аэропорту на посадку в самолет, который увозил меня в Питер (Севка улетел раньше, ему надо на работу). За мной в очереди томился парень, к которому через некоторое время подошла девушка. Им было около двадцати пяти. Парень, очевидно, нервничал и сдавленным тихим голосом напустился на девушку: «Опять ты опаздываешь, посадка объявлена! Вечно из-за тебя у нас проблемы!» Девушка сначала оправдывалась, но потом принялась с обидой довольно громко возражать: «Что ты ко мне цепляешься из-за каждого пустяка? Почему мы начинаем обсуждать то, что было еще на пути сюда? Я что, дебилка какая-нибудь, – у меня что, часов нет?! Посмотри, какая еще за нами очередь стоит! Я вообще не понимаю, почему тебя так вымораживают аэропорты?! Нам не надо вместе летать, если я тебя так раздражаю!» 

Господи, какие знакомые аргументы. Мне стало грустно. Хотелось повернуться к ним и сказать, что все это очень серьезно, что им об этом надо подумать: готовы ли они все свои следующие двадцать пять лет так по-разному воспринимать ситуации? Но я промолчала. В наши двадцать пять после ссор были такие сладкие примирения. Были…  Пусть решают сами, подумала я и протянула свой посадочный талон стюардессе.

Об авторе: Ольга Самарина – прозаик. Живет в Петербурге. Имеет высшее техническое и высшее психологическое образование. Училась на курсах «Мастер текста» при издательстве «Астрель» в Санкт-Петербурге, а также в школе «Хороший текст» в Москве. В настоящее время работает ведущей «Ателье письма» – творческой мастерской для пожилых людей в благотворительной организации. Рассказы и стихи Ольги Самариной публиковались в журналах и электронных изданиях «Зинзивер», «Пашня», «гУрУ», «Хороший текст» и др.

Мария Костычёва. Про подъезды, русалок, постапокалипсис, вкус жизни и девочек из СССР

Речь в этой статье пойдет о прозе, недавно вышедшей в московском издательстве «Стеклограф», которое нежно люблю за подвижничество и бережное зажигание новых звезд в современной литературе.

Довольно долго я писала эту рецензию на роман Антонины Буевич «Все для людей». Дело в том, что жанр антиутопии чаще всего звучит в контексте постапокалипсиса, то есть автор должен создать ситуацию «после взрыва», чтобы заставить людей жить и чувствовать в новых обстоятельствах и декорациях, говоря языком Немзера.

Однако в романе Буевич декорации не меняются – перед нами привычный мир, наш современный мир, стремящийся к совершенству. Только вот жить в нем теперь дико. Даже не жить теперь здесь получается, а выживать.

Представим себе, что радикальный (я подчеркиваю – именно радикальный) феминизм и адепты системы неприкосновенности личного пространства слились в прекрасной гармонии, и стали царствовать то ли в Москве, то ли в Вильнюсе, то ли в каком-то небинарном пространстве, населенном менеджерами, блогерами, рокерами и… инквизиторами. То есть теперь воссияло торжество справедливости. Нет – угнетенным! Нет – обиженным! Ваши чувства – главное, что есть у нас!

Поэтому теперь надо вдвойне взвешивать каждое сказанное или написанное в социальных сетях слово, ведь оно может кого-то невольно ранить. А мы тут не за раны и травмы, мы за я-высказывание, за силу чувств и…за то, чтобы вас казнили, если вы кому-то причинили дискомфорт.

Вот в таком чудесном мире расставила своих героев Антонина Буевич, наделив каждую из ключевых фигур своей историей и своим Приключением, скажем так.

По форме роман напоминает уроборос – каждая глава связана с другой персонажами, сюжетом – и при этом воспринимается как совершенно отдельное произведение. Это своего рода роман-стансы. Похожую штуку мы с упоением наблюдали в фильме «Шапито-шоу», который тоже открыл нам глаза на наше поколение, как смело делает это «Все для людей».

Джеймисон, как мы помним, признавал важнейшим признаком антиутопических фантазий страх. Он связывал его с архетипом европейской готической литературы как коллективным феноменом. Адорно рассматривал утопию как отрицание инстинкта самосохранения классового общества, делал акцент на власти как на основополагающем признаке какотопии. Иными словами, Буевич, как автор, следует – вольно или невольно – традициям вышеупомянутого жанра, то есть ее мир «для людей» строится на Власти и Страхе. Добавлю, что в одной из первых глав звучит тонкая симфония Эроса и Танатоса, поскольку один из деятелей совершенного мира укокошил официально и по закону отца юной красотки, а теперь из интереса решил с ней переспать – вот с такой, заплаканной, умоляющей не лишать жизни самого родного ей человека. Тут уже включается механика Юнга.

Словом, мне крайне любопытно было наблюдать строение механизма, который запустила для нас Антонина Буевич. Я уверена, что этот роман сейчас взбудоражит профессиональное литературное сообщество и простых читателей, ведь «Все для людей» – это невероятно актуальная история. Как будто автор показывает нам наше собственное будущее в хрустальном шаре, пытаясь удержать от последних, решающих шагов в сторону совершенствования этого мира.

На этом фоне совсем иными красками играет роман Юлии Богатыревой «Тебя там не было». Это история оправдает надежды и феминисток, и женщин, которые только становятся на путь самопознания, горизонтом которого является понимание: именно ты сама – главная драгоценность своей жизни.

При чтении романа меня не оставляло чувство, что за мой спиной что-то постоянно вспыхивает – то ли солнце на морском берегу, то ли фейерверк прожигания жизни, то ли фары автомобиля, навсегда увозящего ненавистного бывшего, но потом я поняла – то вспышка фотоаппарата. Героиня находит в своем гостиничном номере фото счастливого человека, жившего тут до нее. В финале кто-то другой, только встающий на дорогу к самому себе, находит фото героини. А самой ее уже нет. Не хочу спойлерить, но могу успокоить – эта девушка жива, и, поверье, будет жить еще долго и счастливо.

Однако калейдоскоп стекол «Стеклографа» вращается дальше, и вот перед нами совсем другие девушки и юноши. Не счастливые. Не долгие. И уже почти не живые. Это люди с улицы Водная. Так называется сборник прозы Калины Красной (псевдоним Людмилы Зинченко). Тексты в «Водной» собраны одновременно и мутно-светлые, и болезненные, я бы даже сказала – ножевые, ножеподреберные тексты. Я была уверена, что книга прозвучит в премиях прозы 2024 года, следила за ее судьбой вместе с издателем, но пока что судьба распорядилась иначе. 

А ведь как прекрасны в своей обреченности все эти мифологически-родные персонажи – все эти русалочки, водяные, домовые, подъездные…

Если бы слоганом книги можно было выбрать цитату, я бы взяла вот эту: «К осени русалки и их кавалеры с «пивасиком» удалятся нетвердой походкой, оставив на песке свои замки из семечек. Приползет туман и свалится, как пьяный, у берега…»

Ну и раз мы заговорили о подъездах и одновременно о литературных премиях, то хочу выделить также роман Алексея Лукавина «Мотылек бабочки», вышедший в 2023 году. Произведение это знаковое, многомерное – в нем и детектив, и любовные линии, и серые девяностые в поселке под Питером. Сперва мне думалось, что мотылек бабочки – это главный герой, Антон. Но в финале стало ясно, что все мы, выходцы из того времени и есть мотыльки бабочки. Из нас обязательно получится что-то цветное, прекрасное, и беспечное, но пока что – серый кокон. Серый-серый-серый кокон. Признаться, была уверена, что роман возьмет все премии прозы, но пока что – тоже ждем-с. 

А вот и еще один дебютный роман Гриши Копейкина «Городок». Казалось бы, он тоже о провинциальной серости тех лет, но в реалии сюжета внезапно вплетаются инфернальные метафоры, разрастающиеся до масштабов гигантской рыбины на обложке. Рыба – хтоническая сущность, бог, породивший все эти рынки, гаражи, стычки, стрелки, лампасы на адидасах – правит всеми бегунками (прозвище главной георини), не дает бегункам убежать. Все должны плавать в стоячей воде.

Что, стало тоскливо? Тогда обратимся совсем во тьму. Итак, сборник текстов Александра Бронникова «Вкус жизни». Не пугайтесь, тьмы на самом деле там нет, она лишь кажется нам. Фантастические сюжеты, кровавые детали – да, присутствуют, но мастерство автора состоит в том, что через эту тьму он рождает свет. Меня сложно чем-то удивить, но от книги было не оторваться, я прочла ее за один вечер – издатель уверяла меня, что «Бронников – поразителен!», и не преувеличила. Буду писать отдельную рецензию на «Вкус жизни» – раскрою тему подробнее.

Но, чтобы не заканчивать ни на тьме, ни на серых подъездах, я расскажу о книге, которая является воплощением луча света. Знакомьтесь, Соси Григорян «Семнадцать мгновений семьи». 

«… – Соси, скажи: «Сибирь».

– Зибиль.

– Соси, скажи: «Зибиль».

– Бибиль.

– Ну, ты же можешь произнести «Зибиль», так скажи: «Зибиль».

– Бибиль.

И тут я ВЛЮБИЛАСЬ …»

Так начинается этот чудесный роман в лучших традициях Александры Бруштейн или Веры Инбер. История о том, как одна девочка из СССР выросла в любви, и смогла эту любовь пронести через всю жизнь, щедро одаривая ей других. История о том, как любовь не заканчивается даже с уходом из жизни главного ее источника. История обо всех нас на самом деле. Герои книги растут, влюбляются, работают, смеются, плачут, но не перестают любить, и все они – большая семья Григорян, реальные люди с реальными судьбами. 

Авторы бывают разные, и не секрет, что часто вредничают, не жалеют своих издателей, поэтому с замиранием сердца, боясь обмануться, я спросила Дану Курскую, главного редактора издательства «Стеклограф»:

– Скажи, а вот Соси Григорян – она ведь не обижает тебя, нет?

И Дана улыбнулась с искренней нежностью:

– Нееет, ты что! Соси – очень хорошая…

И мне стало светло.

Об авторе: Мария Костычёва – литературный критик. Родилась в Москве в 1980 году. Закончила филологический факультет МГУ имени М.В.Ломоносова. Преподаватель. Автор критических статей и рецензий на книги современных авторов. Лауреат премии «Росрецензия» (2014 г.)

Юлия Великанова. Улов читателя. О книге стихотворений Давида Паташинского «Полночная пчела»

В стихах Давида Паташинского слова встречаются-сталкиваются в прослеживающейся стройной системе соединения несоединимого – чтобы потолкаться немного, а потом глядишь и выстроиться в строфы, и даже зарифмоваться – хвостиками строк.

Явления природы пословицы поговорки центоны оксюмороны и прочие странности эдакий мировой фьюжн внутреннего мира конкретного поэта и мира вокруг него и вокруг нас. (А можно, я это предложение оставлю без знаков препинания, с одной только точкой в конце?)

Фьюжн (кратко: «сочетание несочетаемого», возможен в самых разных областях) тоже намешивают по неким определенным законам. Чем больше попыток-подходов, тем точнее рецепт. Можно его и в «Книгу о вкусной и здоровой...» В книгу о том, как пишет стихи Давид Паташинский. Пусть, в данном случае, – в обзорную статью.

 
Пропорции словесного выбора четки и очевидны, устройство текстов единообразно, баланс достигается за счет одного и того же процентного соотношения ингредиентов. Ингредиенты разнятся, но в свою берутся из определенного набора категорий, близких автору, волнующих его.
Вот тут у нас это, а тут то. Современный язык, диалекты, архаика. «Сближение далековатых понятий», авторские образы и метафоры.
Возьмем самое первое стихотворение сборника: «Потерявшим надежду, но нашедшим любовь…» Тут уживаются и лейтенант с ментами, и Пруст с Пушкиным («пора, брат, пора!»), и ворона с конем, и даже ГТО как нечто способное читать с листа… А кончается это стихотворение тем, что похитило мое читательское сердце сразу, с первого текста:
 
… Григорьич,
Заходи на огонь, растоптал ты совсем ноги босы,
А любовь – это все, что осталось, входи же, не бойся
 
Узнали, о ком? Петр Григорьевич, «Степь», А.П. Чехов. Права ли я, уважаемый автор?..
А еще давайте запомним одну строку отсюда, она нам пригодится позже: Только хочется жить и бумагу калякать
И поэтов, идущих впереди, подмешаем в наш Паташинский-фьюжн, разумеется. Осип Мандельштам в первую очередь, по-моему.
Есть теория, что каждый поэт наследует традициям двух своих предшественников. Поэтов, идущих (шедших) впереди. Как правило очень разных по стилю и интонации, манере и темам.
И вот любой поэт так или иначе подражает одному, другому, и… ничего у него толком не получается. И вот тут-то и рождается его собственная манера. Свое. Тут точно первый Мандельштам, а второй – буду еще думать и смотреть…
Пока немного о Мандельштаме в книге Д. Паташинского «Полночная пчела»:
Стр. 23. «Отвори мне прокисшую серую кровь // И закат мне под кожу введи…» Ритмическое совпадение с мандельштамовским «За гремучую доблесть грядущих веков…» тащит за собой с большой силой.
Стр. 24. «Подполковник синее нам не скажет…» – а здесь уже сходство образов с Мандельштамом, «Сохрани мою речь навсегда…».
У Паташинского «а чувак подавно в бадью гремит...». Сложный разбор хрестоматийного текста Мандельштама приводит к тому, что пустая «бадья» у классика – это лист чистой бумаги, а бадья, в которую набрана вода, – уже некий замысел, черновик, будущая песня…
У Паташинского это стихотворение кончается так: «вы бы знали как мне сегодня пелось // под яичным выговором зари»
Стр. 134.: «Наливай мне колодезной лакомой…»
Наверняка можно сказать, что автор рецензии перемудрила, но – есть о чем подумать здесь. Я еще вернусь и к Мандельштаму, и к книге его вдовы «Воспоминания»…
А пока пойдем дальше. Читаю-читаю.
Четыре части в книге: «Нефть» (34 стихотворения), «Воск» (30 стихов), «Литий» (48), «Флогистон» (37).
Три первых названия в расшифровке не нуждаются. А вот что это четвертый за зверь? Флогистон, с греческого – воспламеняющийся, горючий. В истории химии – гипотетический невесомый флюид, огненная материя, субстанция, которой наполнены все горючие вещества. Так вот, когда что-то горит, то из него выделяется, улетучивается флогистон. Сам по себе «сверхтонкий». Сейчас уже химики опровергли все теории, связанные с существованием флогистона…
Вертелось-вертелось в голове недавно где-то выхваченное «суть костра». Все думала: круто же, ну, куда его, надо бы куда-то… Вот сюда как раз, мне кажется. Суть, смысл костра – в горении, в высвобождении тепла и света. В возможности ночного лесного уюта, треска сучьев, пентагона и песен под гитару… Сюда есть из Паташинского: «И на полу квартиры не развести костра…» (стр. 139), «Огонь погас ушица в котелке…» (стр. 142).
А у автора в текстах все-таки больше воды, чем огня, по читательскому ощущению. Или вина (напитка).
По поводу раздела «Нефть» стоит глубже изучить стихо на стр. 34: «вот мальчик нефтяной душа его смолиста // и флейта позвоночная тверда»; «ты где теперь сама да тута я да тута // я нефтью по тебе тоскуя истекла»
Ближе к концу книги располагается стих, который соединяет многое в ней – и воск, и флогистон, и заголовную пчелу (стр. 167):
 
***
 
Стеарин и вечерние штучки заката
Голоса сквозь земли синеву
И лимонная смерть без ума языката
Приглашает на танго сову
 
На столе истлевают свечные ухватки
И горючие колбы звенят
И пчелиные сонные толстые матки
Полосатых мурыжат щенят
 
И вечерние слуги причинны делами
Флогистон извлекают из мглы
Чтобы сонные губы на память полыни
Говорили словами любви
 
Продолжаем.
Что именно хотел сказать автор? Каждой строкой, строфой, всем стихом?
Где идея? Нет, это поэзия точно не про идею. Тут скорее надо словить вайб, ну или принцип. У фьюжн, кстати, немало поклонников среди гурманов.
Да и поэзия все-таки, как ни крути, не про рацио. Ее надо воспринимать другими частями себя. Проводить через все сенсорные каналы. Пробовать. Ощутить синестезию.
Например, стихотворение «Вот не было меня, а вот я стал…»: запах шоколада уносит пурга (обоняние) – белым закрашивается шоколадный (цвет) – царапает лицо (осязание); звук трамвая…
И об этом затем чувствовать и сочинять свое. Что бы то ни было.
Вдохновляющий опыт. Нужные стихи.
Никуда теперь нам без центона, цитатной поэзии – «А вот и мы чужие и родные…», странные сближенья: В. Лебедев-Кумач, Дм. Быков и В.В. Маяковский. Разбросаны по моему обзору и другие примеры.
Пословицы-поговорки и А. Герцен сразу: «кто виноват тому и прикуп в Сочи» Блеск!
Из стиха в стих – воинство и воины-одиночки: лейтенант (11), молодые солдаты (15), пограничники врага ждут на закате там (18), по-матросски шипят даже коты (19), солдатик (21), комдив с клинком (22), подполковник (24)… И войны здесь немало…
Вдохновляющие автора, часто встречающиеся образы – из мира природы: береза!!! листья-листва, птицы, солнце, ветер, черника-черничное…
Поэзия как она есть. Не хочется и копать смыслов этих никаких, хотя их тут достаточно… Зачем так много стихов в одной книге – тоже нельзя об этом не задуматься. Мой ответ: а чтобы каждый читатель мог выбрать. На свою сходить поэтическую охоту-рыбалку. Повыбираю:
Стр. 26. Стихотворение, которое мне просто нравится:
«выйдешь в центр москвы а дома как мосты // разведем их чтоб звонче гулялось…» В нем соединяются дома и мосты Москвы и Питера; любовь и пища (котлеты любви паровые); Срам/причуда (в считываемом телесном контексте) и тут же пичуга под сердцем.
Лирическому герою, который живой – всегда так: «а хотелось как будто впервые».
Возможно, четвертая строфа не нужна этому атмосферному, осязательному стиху. Но это, конечно, неточно.
А вот от следующего стиха (стр. 27) – другое впечатление: все в нем так сложно напичкано, от начальных строф неуютно. А последняя строфа вдруг так прозрачна и проста-чиста, и – даже хорошо, что начальные-то другие!
 
ты плыви моя лодка
горькая золотая
вот и осень настала
просто пришла с алтая
жизнь оказалась длинной
но непростою
а осень под дверь нам
тихо легла листвою
 
Стр. 42. Стихотворение, которое можно назвать «Оччень своеОбразный Пастернак». Вопрос, за который автору сразу хочется дать золотую медаль во всех видах:
ты себя-то хоть хочешь хотя
А еще тут есть филолог и этимолог, они лепят слова и разбирают их на слова неслова. Есть надежда, что и ты (к которому вопрошал автор на медаль) – не хуже слов. Что и тебя слепят нового и захотят
Стр. 50. Заиграл словами автор очень ярко и внятно:
а чудо оно такое приключное // чемоданное и сумчатое кенгурой
или
Стр. 144. Клюв горит от ее горячего птицелуя // Перья дыбом как у птенца молодого
К стр. 150 («говорит нота ля я состою из стекла») автору становится много букв в некоторых словах, и он принимается их сокращать по концу:
 
и вот тогда главный наступит тогд
и навсегда произойдет всегд
и октава самых золотых окт
и музыка наших разбитых серд
 
И – будем уже подводить итог.
Обещанно вернемся к строке «Только хочется жить и бумагу калякать» – с чего автор начал книгу. И обратимся к книге «Воспоминания» Н.Я. Мандельштам.
Помните, была у нас бадья – лист бумаги, набранная в бадью вода – это замысел. Надежда Яковлевна в главе «Профессия и болезнь» пишет об одном из этапов создания стихотворения так: «Тогда процесс вслушивания в самого себя (…) останавливается. Стихотворение как бы отпадает от своего автора, перестает жужжать и мучить его. Одержимый получает освобождение. Бедная корова Ио удрала от пчелы».
Боюсь, что тут можно начинать новый обзор. Но не дать эту цитату, найдя ее, было бы тоже неправильно…
И совсем уже заканчиваю. Стихотворение на стр. 36, последняя строфа:
 
есть мальчики такие же как мы бы
могли бы быть но в память о крюке
идут на свет отверженные рыбы
по лунной обескровленной реке
 
Вообще в этом стихе не очень много понятно, как и в других. Я уже писала о том, что это не плохо, а даже хорошо порой. Но тут в очередной раз рождается смысл. И остается то, что и есть точно заслуженный и честный улов читателя.
P.S. Второго поэта-предшественника Д. Паташинскому я так и не подобрала. С радостью передаю эту эстафету другим рецензентам.
P.S.S. Бонус от рецензента, стихотворение Давида Паташинского, стр. 157:
 
***
 
говорю с тобой на чистейшем я
виноградном своем лакомом языке
окружаю себя лиловыми гейшами
лимонные мысли ношу в рюкзаке
думаю черными книгами
белыми нитками мир шью
друзья давно прошлым заныканы
игра переходит в ничью
 
 виноградина это когда ягодный ветер
поднимается над травой
когда свирепого яхонта
лунный свет отражает призывный вой
ты отвечай мне на языке спичечной
чепухи а чему еще дурной голове
а девочка как вышла из прачечной

так и пропала в утренней синеве

Об авторе: Юлия Великанова — поэт, редактор, публицист. Родилась  в Москве в 1977 году.  Окончила  ВГИК (экономический факультет), Высшие Литературные Курсы при Литинституте им. Горького (семинар поэзии) и Курсы литературного мастерства (проза). Автор сборников стихотворений «Луне растущей нелегко…» (2016) и «Семейное кино» (2023). Соавтор сборника стихов «Сердце к сердцу. Букет трилистников» (с А. Спиридоновой и В. Цылевым) (2018). Шеф-редактор Литературного портала  https://pechorin.net. Организатор  литературно-музыкальных вечеров. Член Московской городской организации Союза писателей России (с 2010 года) и Московского союза литераторов (с 2022 года).  Воспитывает трех дочерей.

Евгений Волков. Вместительная тьма. Стихотворения

 

Сусальный ангел

                                                                                          
                                        все  та  же  тьма  в  любом  столетье  хиджры –
 
                                        и  в  закоулках  личных  тупиков
 
                                        что  есть  резон  чтобы  отречься  трижды
                                        не  дожидаясь  первых  петухов
 
                                        на  антресоли  мира  взвит  антарес –
 
                                        и  ждут  перины  дома  периньон
 
                                        где  сдаст  мне  угол  менетекелфарес
                                        и  успокоит  человек  с  ружьем
 
                                        но  труд  пустой  моментом  в  море  выждать –
 
                                        и  заготовить  на  зиму  корма
 
                                        когда  не  спит  в  любом  столетье  хиджры
                                        святая  и  вместительная  тьма
 
                                        где  на  кол  дует  тот  кто  наколдует –
 
                                        любовь  и  смерть  во  времена  холер
 
                                        с  прибором  положив  на  ночь  густую
                                        и  тучу  пальцем  пиханых  гетер
 
                                        где  сказка  ложь  коль  скоро  есть  подсказка –
 
                                        идти  толпой  или  дружить  с  ордой
 
                                        пока  свежа  сарматовая  краска
                                        и  месяц  в  небе  слишком  молодой
 
                                        и  ангел  мой  отхватит  по  сусалам –
 
                                        когда  накормит  басней  соловья
 
                                        чтобы  со  мною  только  не  гуляла
                                        душа  шалунья  девочка  моя
 
                                        на  всякий  случай  круг  очерчен  мелом –
 
                                        и  страшный  суд  обставлен  по  фэн-шуй
 
 
 
                                       где  я  торгую  телом  и  хотелом
                                        и  приобщаю  к  телу  поцелуй
 
                                        и  подвывая  в  небо  черной  пастью
                                        лишь  потому  приемлю  темноту –
 
                                        что  содрогаясь  от  избытка  счастья
                                        трепещут  рыбы  у  тебя  во  рту…
 

Натюрморт

 
                                                                                            Дане Курской
 
                                   язык  мой  враг  и  не  прилип  к  гортани –
 
                                   перед  лицом  державных  держиморд
 
                                   и  мне  легко  стоять  на  поле  брани
                                   из  поля  брани  сделав  натюрморт
 
                                   пускай  поп  корм  переполняет  урны –
 
                                   но  знает  бог  и  ключик  золотой
 
                                   что  синекуры  делят  синекурвы
                                   что  караул  устал  и  ждет  конвой
 
                                   пусть  вечный  бой  концы  с  концами  сводит –
 
                                   пусть  вечный  жид  почетный  ветеран
 
                                   я  темноте  за  окнами  угоден
                                   и  перепончат  словно  ихтиандр
 
                                   тиара  их  тиандру  будет  сниться –
 
                                   и  ночь  придет  которая  нежна
    
                                   луна  в  полнеба  боль  чужой  боль  ниццы
                                   и  маха  он  и  бабочка  она
 
                                   и  бабочка  она  готова  к  бою –
 
                                   ждут  цеппелины  полные  свинца
 
                                   и  тот  кто  каждый  день  зовется  мною
                                   пройдет  со  мной  дорогу  до  конца
 
                                   и  если  я  как  тот  храбрец  хардкорный
                                   отдам  любому  царство  за  коня –
 
                                   мой  натюрморт  как  целый  натюрмордор
                                   не  спит  и  ждет  и  верует  в  меня…
 

***

 
                                        неладно  что-то  в  королевстве  датском –
 
                                        зеркал  кривых  и  матерных  морфем
 
                                        засунув  руки  в  брюки  по-солдатски
                                        подшефные  гуляют  подшофе
 
                                        и  в  самый  раз  искать  конца  начало –
 
                                        забив  на  бой  часов  и  скорбный  труд
 
                                        паяцы  пьют  вино  с  леонкавалло
                                        и  почему-то  долго  не  живут
 
                                        паяцы  пьют  вино  с  леонкавалло –
 
                                        и  знать  не  знают  с  кем  когда  и  где
 
                                        они  мячи  сменяют  на  орала
                                        и  не  пришей  рукав  к  чужой  звезде
 
 
 
 
                                        смыкается  цепочка  пищевая –
 
                                        и  холодея  нечего  сказать
 
                                        ждет  лета  лорелея  или  рая
                                        и  мама  пони  чтобы  пони  мать
 
                                        когда  у  правды  нет  литературы –
 
                                        куда  ни  плюнь  все  попадаешь  в  бровь
 
                                        и  стремны  дуры  у  эстремадуры
                                        которым  жизнь  и  слезы  и  любовь
 
                                        паяцы  пьют  вино  с  леонкавалло –
 
                                        и  я  членораздельно  сам  не  свой
 
                                        но  в  области  колен  и  колен  вала
                                        так  сладок  миг  сочащийся  тобой…

 

***

 
                                                          «…пароль – душистый  майоран…»
                                                                                                                            
                                        загораются  в  небе  огни –
 
                                        видит  бог  и  навряд  ли  поможет
 
                                        позади  наши  красные  дни
                                        наши  добрые  синие  тоже
 
                                        день  который  всему  богодан
                                        в  небе  утреннем  и  золоченом –
 
                                        мой  пароль  потому  майоран
                                        что  есть  золото  тигров  на  черном
 
                                        мой  закат  за  кормою  кармин –
 
                                        зреет  кровью  на  сытом  железе
 
                                        я  открою  врата  горло  вин
                                        и  не  буду  народу  любезен
 
                                        зверь  багряный  за  морем  залег –
 
                                        синий  кит  небесами  плыть  будет
 
                                        тот  кто  посуху  ходит  не  бог
 
                                        кто  не  бог  тот  меня  не  осудит
                                       
                                        по  воде  уходи  босиком –
 
                                        а  иначе  побег  невозможен
 
                                        видит  бог  и  не  знает  о  том
                                        что  конечно  спасет  если  сможет…
 

***

 
                                        в  час  когда  рядом  снами –
 
                                        вытянутся  тени
 
                                        может  быть  мы  узнаем
                                        где  обитает  темень
 
                                        может  быть  станет  ясно –
 
                                        кем  и  кому  мы  служим
 
                                        звезды  на  небе  гаснут                                       
                                        в  час  когда  будет  нужно
 
                                        знают  земные  гулы –
 
                                        что  все  огни  гасимы
 
                                        и  то  что  все  посулы
                                        сердцем  невыносимы
 
                                        сердцем  не  вы  носимы –
 
                                        и  по  дороге  в  тартар
 
                                        знают  мои  сим-симы
                                        и  адреса  сим-карты
 
                                        знают  мои  глаголы
                                        что  почивая  в  бозе –
 
                                        сны  на  воде  тяжелой
                                        слышат  шелест  стрекозий
 
 
 
 
                                        дую  не  в  ус  китовый –
 
                                        спутав  рамсы  и  майсы
 
                                        в  поле  не  куликово
                                        жук  полетит  мамайский
 
                                        пылью  за  илионом
                                        будет  дымить  дорога –
 
                                        будут  реять  знамена
                                        и  имена  пред  богом
 
                                        ложкой  в  башке  помешан –
 
                                        буду  стоять  я  снова
 
                                        там  где  проем  кромешен
                                        выхода  запасного…

Об авторе: Евгений Волков — поэт. Родился в 1962 году в Перми. Окончил Белорусский институт инженеров транспорта. Живет в Минске. Автор книги стихов «Погонщик рыб» («Нонпарель», Москва, 2017) и «Тьмутараканятьму» («Издательство Евгения Степанова», Москва, 2019), «КолОкол» («Стеклограф», Москва, 2020), «Натюрморт» («Стеклограф», Москва, 2023). Публиковался в журналах «Смена», «Зинзивер», «Дети Ра», «Эмигрантская лира», «Плавучий мост», «Зарубежные записки», «Журнал ПОэтов», «Футурум АРТ». Лауреат литературной премии журнала «Смена» (1990г.). Лауреат литературно-художественного конкурса «Русские мифы» (Черногория, 2017г.). Лауреат премии MyPrize в 2019 году. Лауреат литературной премии «Леонардо» в 2019г. Номинант премии «Писатель ХХI века» за 2019 год.