В снегах Польши,
Мой Господь вожделенный, опалил Ты вершины,
что так жаждут Тебя. Не найдёшь Ты отныне
утешенья, пока непричёсанный лес
не сольётся на западе с кромкой небес.
Ты алмазы рассыпал в каждой маленькой речке.
В пурпур водам нагим Ты позволил облечься.
Смочит губы багряною влагой боец
перед битвой последней. И крылатый гонец
отдохнёт, клюв и крылья омыв, наконец.
Чуешь запах огня из смолистого леса?
Жизнь моя догорает. Дымовая завеса
от неё остаётся. Снега и снега.
Мрак и холод. Чужие молчат берега.
И Мессия прийти опоздал.
Реки сгинули в море, их следов не найти.
Сквозь костёр моей крови я не вижу пути.
Господи, почему разжигаешь очаг
Ты во мне? Я сгораю в ночи, как свеча.
Словно нефть, кровь горит, разрывает сосуды,
пламя пляшет и рвётся. Полыхает повсюду.
В бликах стены, мерцает в огне потолок,
вещи, утварь безудержный кружит поток.
Вижу тело своё за горящим столом,
на чужбине. Его лижут с разных сторон
языки золотые. В блеске пламени светел,
неизвестный скрипач про шатры Авраама
поёт. Вспоминает сияние Храма
и 9 ава разлетается пепел.
Тень отца проступает сквозь блики стены,
от него разветвляются тени-сыны,
что по зову на битву явиться должны –
скрипка, огненный меч и топор им нужны!
Тот колодец, что воду давал мне – в огне.
Поднимаю ведро – в нём огонь, не вода –
неужели с рожденья мне дан страшный дар?
Помнишь, был я младенцем... При полной луне
над журчащим Арноном Ты помнишь наш дом,
где теплом и заботой я был окружён?
Неужели, рождённый, словно Этна-вулкан,
в дар народу вручён я горящей горой?
Мать наряд соткала мне, ввела меня в Храм
так совпал путь пророка с моею судьбой.
С той поры из мечты возводил я шатры,
песни я напитал ароматом лесов.
Но разверзлась земля. Мне послышался зов.
На устах запылали костры.
Пусть не видно Горы, и огонь пусть сокрыт –
не погас он – горит, если слышен иврит.
От Синая к народу разносится глас.
Гул его, словно море в тот памятный час...
Помнишь, воды морские Ты раздвинул для нас.
Господи! Этот голос на речке Арнон
слышал я. По холмам, молодым пастухом,
гнал стада Авраама. Под вечер огонь,
Твой и мой, там горел. От лесного зверья
я шестом защищался, как мечом судия.
И ещё, если вижу я туч караван -
чуждый мир исчезает - и снова в горах
я шестом погоняю овец в облаках,
словно стадо в Арноне веду сквозь туман.
Знаю, край этот есть. Жаркий. По вечерам
он в багрянец окрашен. Пылает не зря:
если жаждой охвачен на западе я –
припадаю к Арнону – не к чужим берегам.
В Христианской Европе я вижу закат –
словно воин пред битвой, восторгом объят,
я к Арнону взываю; я хворост огня
Твоего; петь Тебе – это честь для меня!
Потому не люблю я собранья поэтов,
страстных песен о счастье, любовных обетов...
Я воспел долгий путь среди бурь и незвгод.
Сквозь века по нему мой проходит народ.
Мой народ всем другим завещал письмена.
Вод морских перед ним расступилась стена.
Эхо песни Исхода прозвучит до скончанья времён.
Глас народов других – сгинуть он обречён!
Потому не люблю я собранья певцов,
тех, кто слух услаждает на струнах легчайших долин.
На развалинах Храма услышав угав,
ощутил я Божественный зов:
пламя песен моих – среди этих руин.
Пламя песен моих – среди этих руин!
Это пламя водой не залить. Озарит оно тьму,
перекинется с крыши на крышу, стремясь в вышину.
Лишь узнаю что плачет еврей, не спрошу, почему –
сквозь замочную скважину брошу я искру одну.
Засияют глаза, станет легче ему.
Уклониться от пламени я не могу.
И неважно, какой я иду стороной.
Я и пламя – одно. Над Твоей купиной
в ночь изгнания песней сердца разожгу.
В поколении этом кто ещё для Тебя
пустит корни в болотах, как будто в лесах?
Кто ещё Твою речь, словно гром в небесах,
разнесёт, как глашатай, повсюду трубя?
Как могу я сердиться, как смею роптать?
Я не слушал отца, не поддерживал мать.
Дух мой, тело моё, мои песни – Тебе!
Словно солнце, горишь Ты в душе и в судьбе.
Тайна песен моих – в тех лучах золотых!
Если Ты повелишь, чтобы лесом я стал
и захочешь на лес ярость молний обрушить –
Я готов. Я приму ураганный Твой шквал:
жилы в землю пущу. Перед бурей не струшу.
Как же счастлив я тем, что и тело, и душу
Ты зажёг. Я Твой сын, я – Твоя купина.
Разве, пламенем полнясь, сбежит купина?
Я горю. Только Ты эту песню потушишь.
© Перевод с иврита Алины Лацинник
Девятое Ава – национальный день траура еврейского народа – день, когда были разрушены Первый и Второй Иерусалимский Храм.
Об авторе: Ури Цви Гринберг (1896 – 1981) — еврейский поэт и публицист, один из крупнейших еврейских поэтов ХХ века. Писал на иврите и идише. Лауреат премии имени Х. Н. Бялика (1947, 1957) и Государственной премии Израиля (1957). Почётный доктор философии Тель-Авивского университета (1978), член Академии языка иврит (1959). В поэме «Богу моему в Арноне» отражены впечатления поэта от Второй мировой войны.
Алина Лацинник – поэт, прозаик, переводчик. Живёт в Израиле с 1990 г. Училась на филологическом факультете Московского педагогического института. В Израиле получила степени Бакалавра по русской литературе в Еврейском Университете в Иерусалиме и Магистра возрастной психологии в университете имени Бен Гуриона. Работает в центре детского развития в Тель-Авиве и в собственной психотерапевтической клинике. Участвовала в семинаре переводчиков поэззии Ури Цви Гринберга в Иерусалиме под руководством Игоря Бяльского.
Комментариев нет:
Отправить комментарий