Надя Делаланд. Механизмы памяти в измененных состояниях сознания. Статья

 «Как будто я помню, куда приведёт меня память…»

М. Маркова

Память имеет значение не только для удержания целостности личности человека, но и для непрерывности развития человеческой истории. Недаром именно богиня памяти Мнемозина, мать всех муз, была покровительницей ремесел и наук в древней Греции. В нейрофизиологии память определяется как способность к воспроизведению прошлого опыта (С.И. Розанов), в психологии память осуществляет связь между прошлыми состояниями психики, настоящим и процессами подготовки будущих состояний, сообщает связность и устойчивость жизненному опыту, обеспечивает непрерывность существования человеческого «я» (М.С. Роговин).

Можно выделить два центральных направления в изучении памяти. В фокусе внимания первого находятся преимущественно рациональные механизмы сознания, оно исследует главным образом содержания, выведенные в сферу осознавания – это направление берет начало в работах Аристотеля. Развернутая концепция памяти изложена им в трактате «О памяти и воспоминании». Память, по Аристотелю, свойственна и человеку, и животному, воспоминание же — только человеку, оно своего рода «отыскивание» образов и «бывает только у тех, кто способен размышлять» (Аристотель). Аристотелем были сформулированы правила для успешного воспоминания, впоследствии заново «открытые» в качестве основных законов ассоциаций: по смежности, по сходству и по контрасту. 

Центром тяжести второго направления является сознание во всей его полноте, причем образы, отпечатанные в глубинных слоях психики, не всегда могут быть целиком осознанны, однако залогом самой возможности познания и критерием его успешности являются формы, заложенные в бессознательном. Это направление связано с именем Платона, понимающего познание как припоминание. Майкл Суини в «Лекциях по средневековой философии» говорит о платоновском понимании памяти в сочинении Августина: «Согласно Августину, мы можем иметь в памяти критерий истины и в то же время не распознавать его. Память может быть неполной и смутной» (М. Суини).

Так или иначе, концепции памяти, принадлежащие античным мыслителям Платону и Аристотелю, представителям философии английского эмпиризма Т. Гоббсу и Дж.Локку, американского бихевиоризма Э. Торндайку и Дж. Уотсону, французскому философу-интуитивисту А. Бергсону, отечественным психологам Л. С. Выготскому, А. Н.Леонтьеву, П. И. Зинченко, А. А. Смирнову, а также А.Р. Лурии и мн. др. представляют феномен памяти с различных ракурсов, позволяя осознать его неоднородность и многослойность.

Механизмы памяти в измененном состоянии сознания (далее – ИСС) связаны с тем, как формируется запоминание поэтического текста, как он хранится в памяти и как извлекается. Очевидно, что память в ИСС ведет себя иначе, чем в обычном, и сам процесс запоминания связан не с логическим освоением информации, а с целостным её восприятием, идущим в обход рационального сознания. Стихотворный текст запоминается проще, чем прозаический, потому что поэзия располагает значительно большим, чем проза, арсеналом приемов (таких как: ритм, рифма, семантическая емкость слова, синестезия и др.), способных ввести реципиента в ИСС. В том случае, если это произошло, если воздействие состоялось, то стихотворение запоминается без усилий, как бы само собой, поскольку ИСС ослабляет или полностью упраздняет барьеры, могущие воспрепятствовать спонтанному запоминанию. Текст просто «отпечатывается» в сознании, становясь его частью. Николай Гумилев, кстати, считал одним из основных показателей хорошего стихотворения его запоминаемость. Когда ему что-нибудь нравилось, он говорил: «Это хорошо, легко запоминается», и сейчас же повторял наизусть. Но в статье «Жизнь стиха» оговаривался: «Стихи, написанные даже истинными визионерами в момент транса, имеют значение лишь постольку, поскольку они хороши» (Н. Гумилев).

О хранении стихотворения и извлечении его из памяти можно сказать следующее. Каждый из нас замечал, что стоит вспомнить первую строку стихотворения или песни, как без всякого специального усилия всплывает все произведение. То есть можно предположить, что стихотворение хранится в сознании целостным гештальтом, прорастающим друг в друга сгущением смыслов и, выводя в сферу осознавания одну его часть, моментально обретаешь его целиком.

При запоминании поэтического текста могут использоваться альтернативные стратегии, связанные с использованием различных ресурсов мозга и сознания. Во-первых, запоминание может осуществляться посредством так называемого «зазубривания» — многократного бессмысленного повторения; во-вторых – вдумчивого заучивания (вовлекающего в работу преимущественно рациональное сознание, аналитические способности, разлагающие стихотворение на части – такое запоминание отражается в актерской традиции чтения стихов, акцентирующей синтаксическое членение предложения и игнорирующей ритм). Во-третьих, текст может запоминаться целостным гештальтом, без направленного целевого усилия и без многократного перечитывания (такой способ запоминания охватывает глубинные слои психики, оказывающиеся доступными в ИСС). Назовем этот способ запоминания – третьей стратегией запоминания.

Можно ли по своему усмотрению выбирать стратегию запоминания стихотворения? Если стихотворение не воздействует на читателя, то есть не вводит его в ИСС, то возможно только логическое запоминание последовательности слов, либо многократное повторение. Если стихотворение воздействует на читателя, то возможен выбор между логическим усилием, препятствующим спонтанному запоминанию и – противоположным модусом поведения, исключающим спазматические попытки внедриться в текст, расчленить его, проявить агрессию, а напротив – передоверяющим инициативу, убирающим блоки, позволяющим стихотворению целиком погрузиться в сознание читателя. Активным началом тогда выступает само стихотворение. Можно сказать также – и само запоминание.

В стихотворении Марии Марковой, первая строка которого стала эпиграфом к докладу, описывается подопытное пространство памяти как раз под таким углом. Память оказывается действующей, ведущей, берущей в оборот того, кто пассивен и беззащитен перед ней (слова «плакать и медленно падать» – точно передают беспомощность соприкасающегося с памятью). Память не только активна, но и сведуща в воспоминании больше, чем сам вспоминающий: «Как будто я знаю на том же — своём — языке,/ какая из улиц спускается к самой реке». А память знает – и куда ведет, и какая из улиц спускается.

Первая строка стихотворения содержит временной парадокс: «Как будто я помню, куда приведёт меня память». Говоря о памяти, мы традиционно имеем в виду память о прошлом. Помнить можно о чем-либо уже произошедшем, здесь же речь идет о будущем – приведет. Этот парадокс разрешим в связи с особым переживанием времени в ИСС, оно приобретает свойства пространства, и передвижение по нему в любую сторону оказывается возможным.

Память о будущем можно рассмотреть, например, в связи с православным понятием «память смертная» — постоянная память смерти и будущей жизни, то есть о том, что ещё предстоит, память о будущем. Например, Иоанн Лествичник писал: «Как хлеб нужнее всякой другой пищи, так и помышление о смерти нужнее всяких других деланий» (Иоанн Лествичник). Лествичник приводит повесть и об Исихии, иноке горы Хорива, последними словами которого были: «кто стяжал память смерти, тот никогда не может согрешить» (Иоанн Лествичник). Ср. также известное крылатое латинское выражение memento mori – помни о смерти.

Наше представление о настоящем также связано с памятью. Память о настоящем подразумевает осознание того где, когда, в окружении чего и т.д. находится человек, помнит прямо сейчас об этом, знает. Помнит себя.

Вернемся к стихотворению. Память названа повивальной пчелой (повивальная, обычно в сочетании со словом бабка – та, которая присутствует при родах), поскольку помогает рождению стихотворения-воспоминания. Пчела была символом бдительности у древних – они верили, что она никогда не спит. Словарь символов говорит следующее: «У древних славян пчела стала символом любви, как соединяющая в себе "сладость меда и горечь жала". <…> Пчела также является символом красноречия. По преданию, на уста Платона и Пиндара в детстве опускались пчелы, сообщившие им дар искусства риторики. И наконец, пчела стала символом поэта, а мед — поэзии» («Символы, знаки, эмблемы»).

Память награждена нелестными эпитетами в составе перифразисов «терновый мой вестник», «хреновый мой провожатый». Терновый венец считается одним из символов принятия добровольных мук. В Евангелии от Матфея сказано о поругании римскими легионерами Иисуса Христа: «и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский!» (Мф. 27:29). Память болезненна, как укус пчелы, предвещает муки, на неё нельзя положиться, поскольку провожатый из неё «хреновый». её целостность нарушена («надкусанный»), но помня о том, что она пчела, это не удивительно – как известно, кусая кого-то, пчела оставляет в нем своё жало и потом медленно умирает. Память и в самом деле полужива, её прихлопнули в тот самый момент, когда она «опалила» укусом щеку: «надкушенный, звонкий, к щеке опалённой прижатый». Время останавливается.

* * *

Как будто я помню, куда приведёт меня память,

пчела повивальная: плакать и медленно падать.

Терновый мой вестник, хреновый мой провожатый,

надкушенный, звонкий, к щеке опалённой прижатый.

Как будто я знаю на том же — своём — языке,

какая из улиц спускается к самой реке.

Там всё ещё заросли, белые цветники,

ивовые заросли, дымчатые венки.

Полощут бельё, и вода забирает на дно

то ленту, то юбки воздушное полотно.

Одна наклоняется. Икры блестят от воды.

И овод гудит. И вода размывает следы.

Другая под нос напевает, свивает жгуты.

Над ней стрекоза, синева, пустота высоты.

Так просто, как всё, что вокруг происходит всегда —

и овод гудит, и следы размывает вода.

Как будто я вижу, вот тут подглядела случайно,

как падает камень, как щепку уносит, качая.

С корзиной тяжёлой идут, поднимаясь, легки,

неясные тени, забытые старики,

совсем ещё юные, гибкие — не спугни.

Они ведь уверены, что совершенно одни.

В самом деле, у памяти есть свойство присутствия второго (более позднего по времени и уже как бы другого) вспоминающего и наблюдающего сознания. Воспоминание становится новой переописанной реальностью – измененной, как и само состояние сознания в процессе припоминания, погружения в себя. Вспоминающее сознание выходит за границы происходящего, человек естественным образом оказывается и собой и вне себя – сознание как бы удваивается. Человек оказывается и тем же и уже другим в одно и то же время. О так называемом «непатологическом расщеплении сознания» в художественном трансе пишет Ю.С. Дружкин. Он приводит слова Федора Шаляпина: «Актер стоит перед очень трудной задачей – задачей раздвоения на сцене. Когда я пою, воплощаемый образ передо мною всегда на смотру. Он перед моими глазами каждый миг. Я пою и слушаю, действую и наблюдаю. Я никогда не бываю на сцене один… На сцене два Шаляпина. Один играет, другой контролирует» [цит. по Дружкин 2012: 31].

Вернемся к третьей стратегии запоминания. Возникающее при таком запоминании состояние сознания является ключом для последующего извлечения стихотворения из памяти. Суггестивность поэтического текста через ИСС связана с его не курируемой запоминаемостью. Вхождение в ИСС (вызванное воздействием стихотворения, отпечатавшимся в сознании на фоне этого состояния) воскрешает поэтический текст и наоборот – поэтический текст реставрирует ИСС.

Функционирование памяти в рамках ИСС особенно показательно, если рассматривать процесс создания поэтом стихотворения и воспоминание об этом.

Привлечение данных анкетирования (было опрошено 37 поэтов) позволяет сделать вывод о том, что память об ИСС ведет себя двумя противоположными способами плюс третий, сочетающий в себе первые два. Ответы на вопрос анкеты «Хорошо ли Вы помните тот момент, когда пришло стихотворение (его первая строка/его ключевое слово)? Или, напротив, помните смутно?» можно, таким образом, разделить на три категории: «да», «нет», «бывает по-разному».

Подавляющее большинство поэтов (16) ответили «да» (Т. Алферова, С. Гандлевский, Т. Гладышева, Ф. Гримберг, В. Керамов, К. Ковальджи, В. Котелевская, С. Круглов, И. Кукулин, А. Нитченко, В. Павлова, Е. Перченкова, Г. Рымбу, М. Суворова, Б. Херсонский, Г. Шульпяков), в два раза меньше (8) тех, кто ответил отрицательно (Г. Гампер, Н.Делаланд, Л. Костюков, Б. Кутенков, А. Месропян, Н. Сучкова, Е. Ушакова, А. Цветков) и столько же (8) — «бывает по-разному» (Дм. Веденяпин,М. Галина, Вл. Гандельсман, Т. Кибиров, А. Кушнер, Э. Леончик, Вл.Строчков, М. Чешева). ещё 5 поэтов (А. Григорьев, С.Золотарев, Б. Режабек, Дм. Строцев и А. Тавров) ответили таким образом, что их по разным причинам сложно однозначно отнести к какой-либо из этих трех категорий.

Ответы двух из них следует оговорить отдельно. Ответ Бориса Режабека – «Иногда помню (как правило, это касается иронических стихов), а чаще нет» – формально можно отнести к категории «бывает по-разному». Однако за счет конкретизации типа стихов (иронические и остальные) его ответ приобретает иной акцент и в какой-то мере проливает свет на связь запоминания с активизацией рациональной составляющей сознания и забывания – с иррациональной, бессознательной, по крайней мере, позволяет выдвинуть такую гипотезу. Ответ Дмитрия Строцева – «Иногда, вспоминая стихотворение, заново проживаешь состояние его написания в тех «декорациях», в которых оно собиралось. Память возвращает обстановку, в которой писалось стихотворение. Случайные обстоятельства времени и места, о которых не думал, которые не запоминал, оказываются накрепко связанными со стихами» – проблематично отнести к категории «да», поскольку речь идет о редких случаях («иногда»), но здесь важно другое – поэт подчеркивает реставрацию именно того состояния, которое сопутствовало порождению текста стихотворения и осуществляет её через свой же текст.

Таким образом, память об ИСС может проявлять себя амбивалентно. С одной стороны, это может быть предельно точное мысленное воспроизведение ситуации создания стихотворения, воспоминание о подробностях, которые не остаются в памяти об обычных состояниях сознания. Например: «Я непроизвольно, но очень цепко запоминаю сопутствующую «озарению» житейскую ситуацию и мог бы снабдить каждое стихотворение комментарием, вроде: задумано в тамбуре апрелевской электрички по дороге туда-то, или – под душем наутро после дня рождения N и т. п.» (С. Гандлевский); «Во всех подробностях: место, погода, запахи, моё состояние, – всё» (В. Павлова); «Чаще – да, очень чётко, сам процесс работы уже выпадает из памяти, но момент погружения – всегда на поверхности памяти. Можно вспомнить всё вплоть до текстуры скатерти за столиком кофейни, где ты в тот момент сидел» (Г. Рымбу); «Обычно помню. Всё начинается со слова или сочетания слов, тут же обрастающих плотью и становящихся объёмным образом, который и вызывает восторг, вдохновение, драйв; обычно уже знаешь, чувствуешь отчётливо: вот! это вырастет в стихотворение» (С. Круглов) и др.

С другой стороны, это практически полное стирание из памяти ситуации ИСС. Например: «Что-то накатывает, и ты не присутствуешь. И как это было перед этим, как началось – тоже нет» (Г. Гампер); «Момент – это где и когда? Где и когда, помню смутно. И чаще всего это не первая строка и не ключевое слово, а слово или фраза, которые могут в итоге вообще исчезнуть из стихотворения, как строительные леса» (А. Месропян);

«Как правило, забываю – это не очень типичный для меня способ письма, чаще я пишу либо вообще с нуля, либо отталкиваясь от совсем туманного замысла, лишенного слов. Бывает, что приходит в голову строчка или рифма, но я их сразу записываю, чтобы не потерялись, запомнить ничего не могу» (А. Цветков); «Обычно совершенно не помню. И, как правило, не помню, что я имела в виду, когда это писала. Часто не помню даже приблизительно текст и, когда нахожу его по какой-то причине, читаю его как будто впервые» (Н. Делаланд).

Традиционно гипермнезию (усиление памяти) и амнезию (потерю памяти) принято относить к расстройствам памяти (Франкштейн), однако, на мой взгляд, понятие нормы давно уже нуждается в пересмотре. В любом случае, нормальная память в ИСС отличается от нормальной памяти в обычном состоянии сознания.

В стихотворении Александра Месропяна «Рыбацкие байки» память – рыба:

память это ну это такая рыба которая

смеется над нами проплывая сквозь сети

он рассказывает о вчерашней рыбалке

стараясь не глядеть мне в глаза

память это такая рыба которая

просто смеется проплывая сквозь сети

водка в бутылке между нами

не убывает уже который час

память она огромная смотрит в окно как ночь

и смеется всегда стучит кулаком по столу смеется сволочь

Семы ‘скользкая’ ‘немая’ ‘живущая в воде’ в слове рыба наделяют память рядом характеристик. Память оказывается постоянно ускользающей (пытаешься вспомнить и не можешь, воспоминание ускользает), молчащей, обитающей в сфере бессознательного (вода – его известный символ). Кроме этого, в стихотворении рыба «смеется над нами», «просто смеется проплывая сквозь сети», «смеется всегда», «смеется сволочь», то есть, память ускользает злонамеренно и злорадно, рыболов (тот, кто пытается вспомнить) оказывается бессилен перед ней. Ощущение отчаяния и безысходности подкрепляется значением термина рыба в домино как невозможности дальнейшего продолжения игры (ср. «пат» в шахматах). Если в стихотворении М. Марковой память настигает поэта, то здесь за ней приходится гоняться и тщетно ловить ее, что соотноситься с двумя намеченными стратегиями памяти об ИСС по материалам анкетирования поэтов.

Итак, в докладе рассмотрены механизмы памяти в измененном состоянии сознания, связанные с тем, как формируется запоминание поэтического текста, как он хранится в памяти и как извлекается.

Существует взаимозависимость ИСС и третьей стратегии запоминания, сопряженной с подключением глубинных слоев психики, становящихся доступными в состоянии транса. То есть, если стихотворение воздействует на читателя, то есть приводит его в ИСС, то оно легко запоминается, используя дополнительные ресурсы бессознательного. Суггестивность поэтического текста через ИСС связана с его не курируемой запоминаемостью. Вхождение в ИСС (вызванное воздействием стихотворения, отпечатавшимся в сознании на фоне этого состояния) воскрешает поэтический текст и наоборот – поэтический текст реставрирует ИСС.

Память об ИСС может проявлять себя амбивалентно – двумя противоположными способами: 1) предельно точное мысленное воспроизведение ситуации создания стихотворения и 2) практически полное стирание из памяти ситуации ИСС. Плюс третий, сочетающий в себе оба.

В заключение следует сказать, что функционирование памяти в ИСС – недостаточно изученная область, нуждающаяся в дальнейшем исследовании и осмыслении.

ЛИТЕРАТУРА

Розанов С.И. Память в нейрофизиологии. БЭС URL:

http://slovari.yandex.ru/%D0%BF%D0%B0%D0%BC%D1%8F%D1%82%D1%8C%20%D1%8D%D1%82%D0%BE/%D0%91%D0%A1%D0%AD/%D0%9F%D0%B0%D0%BC%D1%8F%D1%82%D1%8C/

Роговин М.С. Память в психологии. БЭС URL:

http://slovari.yandex.ru/%D0%BF%D0%B0%D0%BC%D1%8F%D1%82%D1%8C%20%D1%8D%D1%82%D0%BE/%D0%91%D0%A1%D0%AD/%D0%9F%D0%B0%D0%BC%D1%8F%D1%82%D1%8C/

Суини М. Лекции по средневековой философии. – М., 2001 URL: http://krotov.info/history/13/suini/page05.htm

Франкштейн Б.И. Расстройства памяти БЭС URL:

http://slovari.yandex.ru/%D0%BF%D0%B0%D0%BC%D1%8F%D1%82%D1%8C%20%D1%8D%D1%82%D0%BE/%D0%91%D0%A1%D0%AD/%D0%9F%D0%B0%D0%BC%D1%8F%D1%82%D1%8C/

Символы, знаки, эмблемы. Словарь

http://slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%A1%D0%B8%D0%BC%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D1%8B,%20%D0%B7%D0%BD%D0%B0%D0%BA%D0%B8,%20%D1%8D%D0%BC%D0%B1%D0%BB%D0%B5%D0%BC%D1%8B/%D0%9F%D1%87%D0%B5%D0%BB%D0%B0

Лурия A. P. Маленькая книжка о большой памяти. Хрестоматия по общей психологии. Психология памяти / Под. Ю. Б. Гиппенрейтер, В. Я. Романов. М., 1979. С. 193-207.

Зубова Л.В. Черных Н.В. Когнитивность синестезии в современной поэзии /тезисы/ Материалы пятой международной конференции по когнитивной науке – Калининград, 2012. – С. 387-388.

Иоанн Лествичник. Лествица, или скрижали духовные преподобного отца нашего Иоанна игумена Синайской горы http://www.wco.ru/biblio/books/ioannl1/main.htm

Об авторе: Надя Делаланд – поэт и филолог, литературный критик, арт-терапевт, кандидат филологических наук. Публиковалась в журналах «Дружба народов», «Арион», «Нева», «Новая юность», «Просодия», «Звезда», «Волга», «Сибирские огни», «Литературная учеба», «Вопросы литературы» и др. Автор четырнадцати поэтических книг. Член Союза российских писателей и Южнорусского союза писателей. Осенний редактор журнала «Четырехлистник».